The authors discuss the problem of digital facial recognition technologies in the context of implementation of individual rights and freedoms. The analysis is focused on whether their use is legitimate and on interpretation of the provisions behind the underlying procedures. The authors note a significant range of goals to be addressed through the use of smart digital systems already at the goal-setting stage: economy, business, robotics, geological research, biophysics, mathematics, biophysics, avionics, security systems, health, etc. Higher amounts of data and a broader range of technologically complex decision-making objectives require to systematize the traditional methods and to develop new decision-making methodologies and algorithms. Progress of machine learning and neural networks will transform today’s digital technologies into self-sustained and self-learning systems intellectually superior to human mind. Video surveillance coupled with smart facial recognition technologies serves above all public security purposes and can considerably impact modern society. The article is devoted to the theme of legitimate use of digital facial recognition technologies and to the interpretation of provisions laying down the underlying procedures. The authors’ research interests assume an analysis of legal approaches to uphold human rights as digital facial recognition systems are increasingly introduced into social practices in Russia, European Union, United Kingdom, United States, China. The purpose of article is to shed light on regulatory details around the use of AI systems for remote biometric identification of persons in the process of statutory regulation. Methods: formal logic, comparison, analysis, synthesis, correlation, generalization. Conclusions: the analysis confirms that facial recognition technologies are progressing considerably faster than their legal regulation. Deployment of such technologies make possible ongoing surveillance, a form of collecting information on private life of persons. It is noted that accounting for these factors requires amending the national law in order to define the status and the rules of procedure for such data, as well as the ways to inform natural persons that information associated with them is being processed.
Informational privacy, often referred as data privacy or data protection, is about an individual’s right to control how their personal information is collected, used and shared. Recent AI developments around the world have engulfed the world in its charm. Indian population, as well, is living under the cyber-revolution. India is gradually becoming dependent on technology for majority of the services obtained in daily life. Use of internet and Internet of Things leave traces of digital footprints which generate big data. This data can be personal as well as non-personal in nature. Such data about individuals can be utilised for understanding the socio-economic profile, culture, lifestyle, and personal information, like love life, health, well-being, sexual preferences, sexual orientation and various other types of individual traits. Issues like data breach, however, have also exposed users of information and technology to various types of risks such as cyber-crimes and other fraudulent practices. This article critically analysis recently enacted Digital Personal Data Protection Act, 2023 (DPDP) in the light of following questions: How it tackles with the issues of informational privacy and data processing? What measures have been envisaged under the DPDP Act, for the protection of informational privacy? How individual rights with respect to data protection are balanced against the legitimate state interest in ensuring safety and security of the nation? Whether this right is available only against the State or against the non-State actors as well? etc. Having critically analysed DPDP Act, the article calls for further refinement of DPDP Act in various areas, more specifically, suggesting that, it is imperative that DPDP Act requires critical decisions based on personal data to undergo human review, ensuring they are not solely the result of automated data processing.
The last few years have witnessed a rapid penetration of artificial intelligence (AI) into different walks of life including medicine, judicial system, public governance and other important activities. Despite multiple benefits of these technologies, their widespread dissemination raises serious concerns as to whether they are trustworthy. The article provides an analysis of the key factors behind public mistrust in AI while discussing ways to build confidence. To understand the reasons of mistrust, the author invokes the historical context, social study findings as well as judicial practices. A special focus is made on the security of AI use, AI visibility to users and on decision-making responsibility. The author also discusses the current regulatory models in this area including the development of universally applicable legal framework, regulatory sandboxes and self-regulation mechanisms for the sector, with multidisciplinary collaboration and adaptation of the effective legal system to become a key factor of this process. Only this approach will producer a balanced development and use of AI systems in the interest of all stakeholders, from their vendors to end users. For a more exhaustive coverage of this subject, the following general methods are proposed: analysis, synthesis and systematization; special legal (comparative legal and historic legal) research methods. In analyzing the available data, the author argues for a comprehensive approach to make AI trustworthy. The following hypothesis is proposed based on the study’s findings. Trust in AI is a cornerstone of efficient regulation of AI development and use in various areas. The author is convinced that, with AI made transparent, safe and reliable one, provided with human oversight through adequate regulation, the government will maintain purposeful collaboration between man and technologies thus setting the stage for AI use in critical infrastructures affecting life, health and basic rights and interests of individuals.
The article contains an analysis of AI regulatory models in Russia and other countries. The authors discuss key regulatory trends, principles and mechanisms with a special focus on balancing the incentives for technological development and the minimization of AI-related risks. The attention is centered on three principal approaches: “soft law”, experimental legal regimes (ELR) and technical regulation. The methodology of research covers a comparative legal analysis of AI-related strategic documents and legislative initiatives such as the national strategies approved by the U. S., China, India, United Kingdom, Germany and Canada, as well as regulations and codes of conduct. The authors also explore domestic experience including the 2030 National AI Development Strategy and the AI Code of Conduct as well as the use of ELR under the Federal Law “On Experimental Legal Regimes for Digital Innovation in the Russian Federation”. The main conclusions can be summed up as follows. A vast majority of countries including Russian Federation has opted for “soft law” (codes of conduct, declarations) that provides a flexible regulation by avoiding excessive administrative barriers. Experimental legal regimes are crucial for validating AI applications by allowing to test technologies in a controlled environment. In Russia ELR are widely used in transportation, health and logistics. Technical regulation including standardization is helpful to foster security and confidence in AI. The article notes widespread development of national and international standards in this field. Special regulation (along the lines of the European Union AI Act) still has not become widespread. A draft law based on the risk-oriented approach is currently discussed in Russia. The authors of the article argue for the gradual, iterative development of legal framework for AI to avoid rigid regulatory barriers emerging too prematurely. They also note the importance of international cooperation and adaptation of the best practices to shape an efficient regulatory system.
The rapid growth of digital platforms and ecosystems has become a significant economic phenomenon on a global scale. This growth is due to the ability of these platforms to provide additional and flexible opportunities that are mutually beneficial for sellers, buyers, and platform workers. Because of it the activities of digital platforms have a positive impact on the overall gross domestic product of countries worldwide. The focus of the study is made on the regulatory frameworks for digital platforms both in Russia and around the world, including the rights and obligations of owners, operators, and users resulting from their participation in market transactions. The study does not include digital platforms used in the public sector or social media and messaging services. Scholar methods: comparative legal, formal logic, formal doctrinal, historical legal, as well as analytical, synthetic, and hermeneutical methods are systematically and integrally applied in the research. Based on the sources material, a hypothesis has been proposed regarding three stages of platform regulation growth globally and in Russia. Upon the results of an analysis of the three-stage evolutionary process of legal regulation for e-commerce, it has been found that there is commonly inconsistent impact of various branches of law on the different areas of social relations or different types of platforms. Among this inconsistency are legal gaps and conflicts of legal rules, which make benefits for stakeholders spontaneous rather than the result of systematic interaction within the regulatory framework. Authors of the article identify a major source of legal uncertainty: the absence of standardized terms and harmonized regulatory principles that account for the unique nature of cross-industry digital economy. Lessons from global jurisdictions and three stages of e-commerce regulation reveal that, in its latest phase, the platform economy necessitates system of tailored legal definitions to manage its multifaceted activities. The survey proposes such conceptual structures that may be employed in Russian legal system. They reflect the multidimensional nuances of civil, tax, competition, information, and administrative laws. Additionally, a balanced scheme of general principles has been developed that would ensure the transparent interaction of digital platforms with society, the state, and economic entities.
В данной статье анализируется оппозиционный дискурс в каталонской культуре первой половины 1970-х гг., а также способы его выражения через художественные практики. Каталонские художники, музыканты и театральные деятели использовали язык искусства для обхода цензуры, создания альтернативного культурного пространства и консолидации протестных настроений. Особое внимание уделяется движению Nova Cançó («Новая песня»), а также театральным и визуальным стратегиям, способствовавшим распространению антифранкистских идей. В статье анализируются механизмы взаимодействия художественной и интеллектуальной среды с леворадикальными движениями, включая PSUC, MIL и другие организации. В работе исследуется связь между политическим активизмом и художественными практиками, демонстрируя, как культура становилась пространством свободы и сопротивления в условиях диктатуры.
В современной аргентинской политике обращение к левым означает обращение к троцкистской традиции и идентичности. В последние десятилетия это течение стало радикальной альтернативой не только среди союзов трудящихся и в университетской среде, но и в предвыборной и парламентской борьбе. Присутствие этого течения в стране не ново. С конца 1920-х годов в стране сосуществовали различные течения, претендовавшие на роль последователей Левой оппозиции, а затем и Четвертого интернационала. Однако это течение не всегда имело заметное присутствие или влияние. По этой причине данная статья посвящена началу 1970-х годов, периоду, который считается поворотным для более превращения этого течения в значительное политическое явление. В частности, в статье рассматривается развитие Социалистической партии трудящихся (Partido Socialista de los Trabajadores - PST), которая, хотя и была основана в 1972 г., являлась продолжением аргентинского троцкизма, существовавшего с 1940-х годов. Цель работы - проанализировать те программные особенности и способы политического вмешательства, которые можно считать уникальными в этот неспокойный период. В контексте сосуществования многочисленных проявлений и форм левых сил мы исходим из следующих размышлений. С одной стороны, обращение к троцкистскому опыту позволяет выделить определенные особенности, которые отсутствовали у других действовавших политических акторов того периода при проведении сравнительного анализа. С другой стороны, утверждается, что эти особенности также становятся важными элементами для понимания причин долгой политической жизни этого революционного течения в последующие десятилетия и вплоть до сегодняшнего дня.
Понимание интерпретаций и идей Роднея Арисменди, которые он сам называл уругвайским путем к социализму, имеет фундаментальное значение для анализа стратегий и межклассовых союзов, которые оказали влияние на создание Широкого фронта (Frente Amplio) как платформы единства уругвайских левых. С 1955 по 1989 гг. Арисменди был генеральным секретарем Коммунистической партии Уругвая (КПУ) и редактором Revista Estudios, ее теоретического органа. В течение 27 лет подряд он был национальным депутатом. В своей интеллектуальной и политической деятельности Арисменди стремился дать марксистский анализ уругвайской реальности. Его широкое прочтение идей Маркса, Ленина и других марксистов сделало коммунистического лидера главным героем дебатов о путях, методах и способах достижения социалистического общества. Авторская интерпретация Кубинской революции или избрания Сальвадора Альенде, а также перспектив вооруженной или мирной борьбы за социализм обнаруживает необычайную оригинальность его прочтения событий середины XX в. Сопоставляя каждую из доминирующих стратегий в коммунистическом или в левом движении в целом с реальностью в Уругвае в период с 1955 по 1971 г., Родней Арисменди разрабатывает необычные для того времени понятия и категории. Интерпретация реальности Арисменди и принятые им политические стратегии внесли главный вклад в новаторский опыт в латиноамериканском контексте формирования левого политического объединения в Уругвае - Широкого фронта в 1971 г.
Советско-китайские разногласия и конфликт в начале 60-х годов глубоко затронул Международное коммунистическое движение, привел к расколу и внутренней борьбе во большинстве коммунистических партий мира, и в Латинской Америке, в частности. В Боливии этот конфликт нашел отклик в рядах местной компартии, в которой произошел раскол по линии политического выбора вооруженного и мирного пути революции, опоры на крестьянство и по отношению к критике культу личности Сталина на ХХ съезде КПСС. Маоизм как доктрина не сразу был взят на вооружение прокитайской компартии Боливии, так как в новую компартию ушло левое крыло партии, в большей степени находившейся под влиянием Кубинской революции и её опыта. В данной статьей анализируются идейные разногласия в боливийской компартии, политическая практика прокитайской партии в рабочем движении, в период герильи Че Гевары в Боливии, попытка создания собственной партизанской войны в Боливии, деятельности Народной ассамблеи 1971 г., а также в период военной диктатуры Бансера, то есть в период так называемых долгих 60-х годов, периода революционного подъема в Латинской Америке после победы Кубинской революции.
В истории латиноамериканских леворадикальных движений второй половины ХХ века одним из ключевых сюжетов является значение вооруженной борьбы как инструмента революционной деятельности. 1980-е гг. стали важным этапом их развития, когда многие повстанческие группировки встали на путь легализации. В статье рассматривается опыт Колумбии, переживавшей в указанный период медленное становление плюралистической политической системы. Объектом исследования выступают отношения Колумбийской Коммунистической партии (Partido Comunista Colombiano, PCC) с повстанческими движениями, прежде всего, Революционными вооруженными силами Колумбии-Армией народа (Fuerzas Armadas Revolucionarias de Colombia - Ejército del Pueblo, FARC-EP). Отмечается, что приверженность принципу «сочетания всех форм борьбы» стала причиной сохранения тесных связей с FARC, несмотря на дистанцирование двух организаций друг от друга с точки зрения управления и целей. В 1980-е гг. PCC активизировала усилия по укреплению сотрудничества с широкими слоями левых сил, в том числе с целью создания электоральных объединений, что обеспечило возникновение в 1985 г. Патриотического союза (Unión Patriótica, UP). Это объединение было призвано послужить каналом для вступления FARC в политическую жизнь. Проблема перемирия между FARC и правительством, а также отношения к другим повстанческим движениям, стала важным предметом внутренней полемики в рядах PCC на фоне масштабного террора, развязанного против UP, и проблемы демократизации компартии. В заключение сделан вывод о том, что медленная идеологическая эволюция PCC стала одной из причин трудностей в завершении вооруженного конфликта в Колумбии.