SCI Библиотека

В статье проводится культурологический анализ развития образа железной дороги в произведениях временных искусств. Характеристика литературы и музыки, относящихся к данной группе искусств, дается на основе исследований М. С. Кагана. В качестве их ключевых особенностей отмечены ограниченность изобразительных и большее проявление выразительных возможностей. Исследование охватывает основные этапы развития искусства XIX-XXI вв. и выявляет динамику развития образа железной дороги на каждом этапе. Отмечаются особенности средств выразительности, с помощью которых данный образ создается. В музыкальных произведениях XIX в. разработка образа железной дороги происходила прежде всего в инструментальной музыке - танцевальной (вальсы, галопы, польки семьи Штраусов) и программной (фортепианные пьесы Ш. Алькана, Дж. Россини), в которой появились специфические «железнодорожные» звукоизобразительные элементы. Литературное осмысление образа железной дороги в тот же период в целом развивается в рамках двух направлений - техницизма (С. Швырев, А. фон Шамиссо) и антитехницизма (П. Вяземский, Детлеф фон Лилиенкрон). В произведениях второй половины XIX - начала ХХ в. происходит усиление драматического наполнения образа железной дороги (произведения Н. Некрасова, Ф. Достоевского, Л. Толстого, Л. Андреева, И. Анненского, М. Цветаевой, М. Волошина). Осмысление образа железной дороги как самостоятельной механической системы происходит в авангардистских направлениях первых десятилетий ХХ в. в литературе (произведения В. Нарбута, Д. Бурлюка, В. Хлебникова) и музыке (композиции А. Онеггера, В. Дешевова, Ч. Айвза, С. Прокофьева, В. Задерацкого). Искусство постмодернизма шло по пути экспериментов: в музыке - в области звукоизвлечения, смешения реальных звуков железной дороги со звуками акустических и электронных музыкальных инструментов (П. Шеффер, С. Райх, Дж. Кейдж); в литературе - в ключе переосмысления традиций, коллажности, игры со словом и текстом (В. Ерофеев, Д. Григорьев, А. Алехин).

Особенность палеохристианского искусства состояла в регулярном обращении к сюжетам и образам, заимствованным из ветхозаветной истории. Искусствоведы резонно полагают, что использование таких образов не могло носить чисто иллюстративный характер и что подобные изображения заключали в себе некий месседж, обращенный непосредственно к христианской пастве и доступной ее пониманию, но не вербализированный и потому не всегда очевидный для современных интерпретаторов. Между тем аналогичная задача актуализирующего переосмысления содержания иудейских Писаний успешно решалась в системе так называемой типологической экзегезы, метод которой позволял рассматривать лица и события ветхозаветной истории как «типы», то есть как образы, в символической и пророческой форме предвосхищавшие события и реалии новозаветной эпохи, а сам Ветхий Завет - как единое пророческое предуготовление Христова пришествия, преподанное в иносказательной форме. Поэтому именно в опыте типологической экзегезы исследователи чаще всего ищут ключ к пониманию роли ветхозаветных мотивов в палеохристианской иконографии. Однако формальная ссылка на существование устойчивой традиции интерпретации библейских текстов, доносимой до верующих посредством катехитических наставлений и гомилий, не может служить достаточно убедительным основанием для утверждения, что раннехристианская иконография, обращаясь к ветхозаветной тематике, ориентировалась на типологические толкования в выборе изображаемых сюжетов и что верующие воспринимали сцены и образы ветхозаветной истории именно в типологическом смысле. В статье рассматриваются основные особенности метода христианской типологической экзегезы, отнюдь не сводившейся к присвоению образам ветхозаветной истории символического значения, которое могло быть механически перенесено в изобразительную плоскость. Внутренняя логика конструирования типологических толкований определялась задачами, решению которых они были подчинены. Возникнув в качестве инструмента антииудейской полемики, типологический метод был направлен на доказательство божественности и мессианского достоинства Иисуса Христа, принесшего Себя в жертву во искупление первородного греха, и торжества христианской Церкви как нового Божьего народа, основанное на переосмыслении в духе евангельского вероучения ветхозаветной пророческой традиции, границы которой расширялись за счет специфической интерпретации исторических текстов Ветхого Завета. В соответствии с этими целями определялся как круг толкуемых образов и присваиваемых им значений, так и характер устанавливаемых между ними связей. В статье показано, что особенности, определявшие специфику типологических толкований, не получали своего отражения в раннехристианской иконографии, основная функция которой состояла в укреплении упования верующих на даруемое Господом спасение и вечную жизнь. Принципиальное различие между раннехристианской экзегетической и иконографической традициями наглядно проявляется в подходе к трактовке одних и тех же библейских мотивов, позволяя говорить, что эти традиции развивались параллельно, но независимо друг от друга, хотя имели общие истоки.

Статья раскрывает, что мозаики Софийского собора стали новаторским явлением культуры не только Киевской Руси, но и всего общевизантийского круга. В декорациях апсид римских церквей идет поиск новых мозаичных стилистических и образных решений. Византийское искусство широко пользовалась традициями римской культуры и греческого эллинизма. Тольяттинский государственный университет реставрирует мозаичное панно советского монументального искусства - «Радость труда». Работа по восстановлению панно осуществлялась с опорой на изучение культурного наследия мирового мозаичного искусства. Мозаика становится важнейшим фактором социального проектирования

Обзорная статья посвящена теме «Антропология искусства», в рамках которой рассматриваются статьи, объединяющие знания антропологии и искусствознания в междисциплинарных правилах понимания источников искусства. Этот аспект применим безусловно к искусству народов Севера, чему был посвящен круглый стол на XII Сибирских чтениях (МАЭ РАН) в 2022 г. Феномен человека в искусстве Севера раскрывается через мифопоэтическую, реалистическую, символическую формы. Методом связи человека и пространства в среде его обитания выступает художественно-образный синтез Севера, в природе которого важнейшую роль играют представления о мире, отношениях людей, характер общественной и личной аутентификации в правилах систематизации художественных объектов. Следует подчеркнуть важность методологической перспективы темы антропологии искусства, поиском чего заняты многие ученые из разных областей науки при решении вопросов в российском поле культуры в условиях неотрадиционализма. Основанием для обсуждения темы послужил семинар «Антропология искусства», проводимый с 2020 г. ИЭА РАН совместно с факультетом искусств МГУ им. М. В. Ломоносова и Российского государственного художественно-промышленного университета им. С. Г. Строганова, а также круглый стол XIV Конгресса антропологов и этнологов России и I, II, III, IV Международных конгрессов «Традиционная художественная культура». Уникальным и специфическим содержанием антропохудожественности являются обстоятельства культуры в трех ее факторах: сакральном/этно-нацио-религиозном, социоорганизационном, природопроизводственном.

Изложены результаты исследования орнамента в соотнесении с такими языками культуры, как музыка, танец, поэзия (шире - речь и письменность), а также с таким, казалось бы, на первый взгляд несопоставимым с ним по своей функциональности феноменом, как тенгрианский календарь. Орнамент в подобном прочтении предстает как особая знаковая система, находящаяся в структурном единстве с другими структурами культурного целого. На основе анализа специфики орнаментальной композиции, проведенного с целью выяснения особенностей казахского этнознакового кода, представлена структурная модель орнамента в ее корреспонденции с языками других феноменов казахской культуры. Значимость этой модели определяют по крайней мере два аспекта. Во-первых, орнамент функционирует в поле различных видов традиционного искусства и ремесел: текстильного искусства и костюма, обработки дерева и камня, ювелирного искусства, гончарного дела, архитектуры, наскального искусства, тамги и других. Поэтому понимание символической природы орнамента позволяет зримо представлять функционирование этнознаковых кодов во всем поле культуры. Во-вторых, орнаментальное искусство предстает в качестве «летописи культуры», то есть способа фиксации меняющихся и неизменных структурных черт ее мировоззренческих доминант, что делает возможным изучение путей социокультурных трансформации в череде самобытных периодов. Актуальность проведенного исследования состоит в том, что все многообразие, красота, интеллект, пластика, эстетика и семантика казахского (и шире - тюркского) орнамента за пределами Казахстана малоизвестны. Поэтому данное семиотическое изучение орнамента способствует расширению предметного поля тех его исследований, которые начиная с середины ХХ века активно проводятся на материале разных культур.

Орнамент, зародившись в древней культуре, имел ритуально-магическое значение, был символическим отражением действительности. В гармонично выполненных орнаментах, являющихся народным достоянием, отображаются история, традиции, обычаи и быт народа. Казахский национальный орнамент ведет свою историю из глубокой древности как наследие андроновской культуры бронзового века. Первоначальный сакральный смысл узоров орнамента был в значительной мере утрачен. Однако значение орнаментального искусства в повседневной жизни народа было искажено не столь значительно. Орнаментальное искусство можно рассматривать как вполне самостоятельный вид художественного творчества, выражающий концептуальное мышление его создателя. Это своего рода летопись знакового средства. Национальный орнамент позволяет проследить процесс этногенеза народа и выделить его этнографические особенности. Математические методы исследования орнамента начали применяться в конце ХХ века и показали себя довольно эффективным средством. В данной работе выполнено системное исследование орнамента в комплексе с его основой - сеткой (решеткой), на которой он строится. Объектом исследования выбран традиционный войлочный казахский ковер. Он обычно прямоугольный, в центральной части размещается симметричный рисунок, окантованный бордюром. В орнаменте, помимо геометрической симметрии, присутствует и физическая симметрия (симметрия цвета) в отношении как розеток, так и бордюров. При этом цветовая гамма обычно невелика, всего 2-3 цвета, но каждый из них несет свой определенный смысл. Методика исследования была основана на применении законов симметрии, в частности принципа Кюри. Показано, как с изменением мировоззрения человека изменился и понимаемый им смысл орнамента. Проведен анализ мотивов и бордюра орнамента и установлены сетки, на которых они были выполнены. Установлено соответствие местоположения типов элементов орнамента с особыми точками на сетке, имеющими специфические симметрийные свойства по сравнению со всем орнаментальным полем. Подтверждена роль невидимой подложки (сетки, решетки) для построения орнаментов.

Икона-пядница «Богоматерь Умиление» (СПГИХМЗ) упоминается в научной литературе как список с «Богоматери Донской». Однако от иконографии этого образа ее отличает ряд особенностей, которые существенно изменяют основную идею произведения. В данном изводе подчеркнута страстная тематика, так как Богородица представлена в движении, несущей Младенца, как в сцене «Сретение».

Стилистически это решение подчеркивает присущая памятнику экспрессия, выраженная через динамическую композицию, контрастную светотеневую живопись ликов, что прежде заставляло исследователей связывать памятник со школой Феофана Грека. Представленный в статье анализ художественных особенностей иконы-пядницы и приведенные аналогии позволяют отнести ее к произведениям московской традиции, отражающей этап палеологовского искусства 1410-1420-х гг.

Один из наименее изученных домонгольских русских памятников - храмовый образ Богоматери Умиления, поступивший в Русский музей из собрания Н. С. Большакова, утратил сведения о происхождении и по преданию был привезен из Старой Руссы. Иконография отличается редким изводом с высоко поднятой фигурой Христа и дополнительным платом на главе Марии, видимо, отразившем особое почитание влахернских реликвий Ризы и скуфьи в Новгороде. Манера исполнения живописи с широким применением олова для фона, полей, одежд не имеет аналогий, но вписывается в технологические особенности иконописи XIII в., когда этот металл стали широко применять, заменяя им серебро и золото.Художественный стиль иконы продолжает традиции позднекомниновского экспрессионизма и находит близкие параллели в росписи церкви Спаса Преображения на Нередице в Новгороде (1199), как в образности ликов, так и манере исполнения, что подтверждает ее новгородское происхождение. Однако многие черты искусства мастера, в том числе иконографические приметы, свидетельствуют о создании произведения позже - в начале - первых десятилетиях XIII в., когда происходят существенные изменения в объемно-пространственном, колористическом и эмоциональном решении