SCI Библиотека

Статья посвящена византийскому культурному наследию у сиро-египетских православных (мелькитов) в период максимальной изоляции и «ориентализации» ближневосточных патриархатов в кон. XIV — нач. XVI в. Рассматриваются сохранявшиеся контактные зоны православных народов, прежде всего Синайский монастырь св. Екатерины, Иерусалим, монастыри Иудейской пустыни и др. Предпринята попытка определить степень распространения греческого языка и греческой литургии в Иерусалимском, Александрийском и Антиохийском патриархатах позднемамлюкской эпохи. Рассматриваются сохранившиеся автографы ближневосточных патриархов и других клириков, в частности их подписи на греческом языке. Особое внимание уделено греческим и греко-арабским рукописям, циркулировавшим на Ближнем Востоке в XIV–XV вв. Высшая иерархия Иерусалимской и Александрийской Церквей в большинстве своем происходила из полиэтничного Синайского монастыря, чьи арабские насельники были знакомы с греческим языком и письмом. Это предопределило сохранение греко-византийского культурного наследия в элитарных кругах православного Востока.

В настоящей публикации рассматривается патристический контекст, в котором формировались византийские представления об истории церковного вероучения, а также трактовка этой проблемы в эпоху паламитских споров, когда специфика византийского теологического этоса определилась окончательно. Представлен краткий обзор точек зрения на данный вопрос в учении самого свт. Григория Паламы (анализируется также эволюция взглядов святителя) и некоторых позднейших деятелей «паламитского» движения. Делается вывод о существовании в византийском богословии теоретических представлений о своеобразном «догматическом развитии»: появление новых вероучительных формул осмыслялось как «раскрытие» (ἀνάπτυξις) изначально данного залога Откровения и учения святых отцов, осуществляемое «логическим» путем. Особую роль должен был играть личный духовный опыт богослова, который позволял ему опознать имплицитно содержащиеся в уже известном учении скрытые теологические выводы.

В настоящей статье рассмотрено возможное заимствование арабо-исламской традицией мотива саморазрушения идолов, встречающегося в восточно-христианской апокрифической и агиографической литературе. В сохраненных мусульманской историографией сообщениях о судьбе доисламских аравийских идолов подобный мотив практически отсутствует. Лишь в двух легендах о распространении ислама в Хадрамауте, автономной области на востоке Йемена, описывается чудесное низвержение антропоморфной скалы по имени ал-Джалсад и домашнего идола из сердолика, принадлежавшего представителю местной знати Ва̄’илу б. Х̣уджру. В этом сюжете нашло отражение соперничество, в том числе и в духовной сфере, между поселив-
шимися в Египте выходцами из Хадрамаута, представителями племенного союза ас-сакӯн, из которого происходили хранители ал-Джалсада, и коренным земледельческим населением этой южноаравийской области. С мотивом саморазрушения идолов они, вероятно, познакомились у коптов. Так, в Хронике Иоанна Никиуского (гл. LXXIX), составленной в конце VII в., сохранилось предание об эпизоде из детских лет св. Феофила, будущего патриарха Александрийского, в присутствии которого в капище в области Мемфиса пали кумиры Артемиды и Аполлона.

В статье рассматривается вопрос, какое место занимали произведения на греческом языке в кругу чтения одного из видных западных проповедников поздней Античности — Цезария Арелатского (502–543). В начале VI в. в Арелате была многочисленная греческая община, но неизвестно, владел ли сам пастырь греческим языком. Почти все произведения греческих авторов, из которых Цезарий делает заимствования («Пастырь» Ерма, Евсевий Кесарийский, Ориген), к началу VI в. уже были переведены на латинский язык. Использование текстов современника Цезария — Севира Антиохийского — наводит на мысль, что связи Арелата с Востоком не прерывались даже в это время. Скорее всего, познания Цезария в греческом языке не выходили за границы общей эрудиции. Даже если учесть те пределы, которые налагают на наши выводы особенности проповедей как источника, характерно, что прочие нарративы, связанные с Цезарием, никак не обнаруживают его живого интереса к греческому миру.

Статья посвящена мемре «О Ниневии и Ионе», предположительно принадлежащей перу сирийского поэта-богослова прп. Ефрема Сирина (ум. 373 г.). На примере речи фиктивного персонажа — царя Ниневии — в статье впервые демонстрируется, как автор мемры использовал литературу Премудрости и связанные с ней мотивы в качестве «фрейма» для своего про- изведения. Автор показывает, как метод литературы Премудрости — поиск аналогии для актуальных событий в прошлом — дает возможность выразить в мемре соответствующую познавательную установку, а свойственная этой литературе дихотомия «двух путей» — пути «праведных» и пути «нечестивых» — используется, чтобы ввести в текст противостояние «праведных» ниневитян и «нечестивых» иудеев. Прослеживается сходное использование литературы Премудрости в качестве познавательного «фрейма» в произ- ведениях прп. Ефрема Сирина с бесспорным авторством, что может свидетельствовать если не о его авторстве для данной мемры, то по крайней мере об общей традиции авторов.

Во вступительной статье к переводу фрагмента работы Б. Шульце «Спор о божественности имени Иисус в русском богословии» приводятся биографические данные автора и намечается его творческий путь. Показано место и значение исследования Шульце в контексте богословских споров об имяславии. Указывается логика выбора и объем фрагмента статьи, взятого для перевода.

Данная статья посвящена рассмотрению западного восприятия богословия иконы и образа в настоящее время. Актуальность подобной тематики объясняется тем, что в конце XX — начале XXI-го века формируются современные теории изображения, пересматривающие отношения между образом и реальностью. Однако, наряду с этим продолжает существовать и развиваться направление, в котором священные изображения не просто сохраняют функции, усвоенные богословием Тридентского собора, но и становятся источником вдохновения за пределами современного искусства и живописи.

Артемий, богослов середины XVI века — видный представитель движения нестяжателей. Непродолжительное время в 1551 году он был игуменом Троице-Сергиева монастыря, впоследствии на Московском Соборе 1553–1554 гг. был лишён сана, осуждён как еретик и заточён в Соловецком монастыре. После 1554 года Артемий, сбежав из заключения, оказывается в Великом княжестве Литовском, где принимает активное участие в полемике православных с протестантами. На означенном Соборе в отношении Артемия были выдвинуты различные обвинения, и главное из них — причастность Артемия к ереси Матфея Семёновича Башкина. Среди иных обвинений значилось также и отрицание Артемием пользы от поминовения усопших. Если другие обвинения, как, например, неосуждение новгородско-московских еретиков, легкомысленное отношение к обрядности, равно как и причастность к ереси М. С. Башкина, были Артемием отвергнуты, то своё отношение к поминальной практике обвиняемый игумен отчасти признал.

Задача данной статьи заключается в анализе отношения Артемия к поминовению усопших. Мы покажем, что данный аспект богословия бывшего игумена напрямую связан с полемикой о монастырском землевладении, имевшей место в XVI веке в Московской Руси.

В богатой на события пе рвой трети XVIII в. особую роль сыграл богословский спор об оправдании верой, развернувшийся между Феофаном Прокоповичем и Стефаном Яворским и его сторонниками. К числу последних относился ректор Славяно-греко-латинской академии и архимандрит Заиконоспасского монастыря в Москве Феофилакт Лопатинский. Феофилакт написал в ответ на «еретическую», по его мнению, «Повесть о распре Павла и Варнавы с иудействующими» Феофана свое сочинение «Иго Господне благо…». Посвященное, строго говоря, частному вопросу, «Иго Господне благо» превратилось, благодаря впечатляющей эрудиции Феофилакта, в фундаментальный богословский трактат объемом в несколько сотен страниц. Тем не менее, трактат так и не был напечатан, циркулируя в рукописях. В фонде Синода в РГИА остались авторские черновая, а также первая часть чистовой версии сочинения. В работе мы использовали рукописи сочинения, относящиеся ко второй половине XVIII в., в первую очередь из Собрания Московской духовной академии Отдела рукописей РГБ. Цель работы состоит в прояснении основных доводов и риторических приемов Феофилакта, направленных на обоснование «еретичества» оппонента. По итогам исследования можно прийти к выводу, что Феофилакт опасался распространения «еретического мнения» в первую очередь с точки зрения последствий для прочности церковной и государственной организации.

В статье формулируется концептуальный замысел тематического номера издания, обосновывается укрупнённая проблематика связки «религия – молодёжь» в мире Современности и даётся обзор вошедших в номер исследовательских статей.